Остров АзерАиды [Азер и Аида. Сотвори себе остров - Гюльшан Лятифхан

разводе, к тебе никто не придерѐтся, так отчего же мы тянем и продолжаем делать вид, что всѐ нормально? Разве это жизнь? Ты ведь не имеешь ни одной спокойной минуты, так можно сойти с ума! Я предлагала тебе выехать за рубеж и попросить убежища в одной из европейских стран - ты категорически отказался покидать родину. Я предлагала тебе выехать в Москву – ты и слышать об этом не желаешь. А теперь я просто умоляю тебя отправить в Москву хотя бы нас, пока не поздно, молю тебя об этом на коленях!

- Кого это нас? – повысил голос папа. – Насколько мне известно, мать твоя уже там.

- Нас с дочерью...

- Карина, - поспешил заявить отец, - эту твою просьбу об отъезде я слышу в первый и последний раз. Запомни: во-первых, я не из тех мужчин, которые посылают жѐн и детей на чужбину, а во-вторых, что бы ни случилось с нами, моя дочь будет расти на своей родине!

Он ударил кулаком по столу, и от его удара разлетелись кофейные чашки. Отец резко встал и вышел на балкон покурить, по дороге опрокидывая всѐ, что встречалось на его пути. Таким гневным я его никогда не видела. Испуганная мама тихо плакала, сидя на кухонной табуретке. Я предпочла удалиться в свою комнату, но вдруг услышала донѐсшийся со стороны балкона шум бьющейся посуды и падающих полок. Мне стало страшно. Неужели отец разбушевался до того, что перебудит всю округу? И вдруг сквозь все эти звуки я услышала слабый папин стон. Встревоженная, я понеслась на балкон и, к своему ужасу, увидела своего отца, лежащего среди груды разбитых банок и склянок. У него было страшное выражение лица, которое за какие-то секунды стало безжизненно-серым. Крик моей матери до сих пор звенит у меня в ушах ...

Отца моего госпитализировали с диагнозом: инфаркт миокарда. Он пролежал в больнице сорок дней, и все эти сорок дней мама просидела у его постели, ухаживая за ним так самозабвенно, словно она была ангелом милосердия. Раз в день еѐ сменяла тѐтя Фатима на пару часов, и тогда мама стрелой летела домой, чтобы искупаться и переодеться, а потом снова неслась в больницу, осыпая тѐтю Фатю тысячей вопросов, словно она отсутствовала не два часа, а два месяца. На меня она не обращала никакого внимания. Я жила у бабушки с дедушкой в постоянном страхе за жизнь отца и чувствовала себя очень несчастной...

Выписывая папу из больницы, профессор отметил, что своим выздоровлением он обязан не столько слаженной работе персонала, сколько самоотверженной заботе и чуткому уходу жены. Папа и мама счастливо улыбались, и никому не могло бы прийти в голову, что через месяц после выписки папы, мать моя, не сказав никому ни слова, уедет в Москву, оставив на столе длинное письмо...

В последнюю неделю перед отъездом она всѐ время проводила со мной, читала мне, учила меня вязать, часто фотографировалась со мной, и пекла мои любимые «чуду» - пирожки с мясом из слоѐного теста,*² посыпанные сумахом *³... А однажды, когда я спала глубоким сном, мама разбудила меня среди ночи. Протянув мне какой-то запечатанный конверт, она попросила запрятать его куда-нибудь подальше.

- Никому не показывай его, пока я сама не скажу тебе. Когда я попрошу тебя об этом, передашь его папе лично в руки, хорошо?

Взяв с меня обещание хранить эту нашу общую тайну, мама как будто успокоилась. Она, как и прежде, возилась со мной, всякий раз придумывая новые игры и развлечения. Я была так счастлива с ней, что почти не тосковала по Азеру. Откуда мне было знать, что это наши последние совместные часы с ней? 1. «Посмотришь вниз - борода, вверх - усы» - азерб. поговорка, в значении: оказаться в трудном положении, между молотом и наковальней. 2. чуду (азерб.) – разновидность пирожков из слоѐного теста с начинкой из мяса, которые посыпают сверху смесью сушеного барбариса и сахарного песка. 3. сумах (азерб.) – барбарис, излюбленная азербайджанская приправа для мясных блюд

 

Глава 25

 

...После побега мамы отец мой долго метался по квартире, словно лев в клетке. Он не находил себе места и казался совершенно растерянным и выбитым из колеи. Но, странное дело, отчего-то он не торопился ехать за нею вслед. Может быть, причиной тому было уязвлѐнное мужское достоинство и ущемлѐнное самолюбие покинутого мужа? Я не понимала ровным счѐтом ничего ...

Я слышала, как отец гневно говорил дяде Гасану, размахивая маминым письмом:

- Я не могу поверить, я просто не могу в это поверить!!! Ведь ничто не предвещало этой беды: мы были так счастливы... Нет, женщина, которая так самозабвенно выхаживала мужа, не может написать такие слова! Я отказываюсь в это верить...

Отец пристально посмотрел на письмо, держа его двумя пальцами, словно оно жгло ему руки, и продолжил угасающим голосом:

- Но факт остаѐтся фактом: это почерк Карины... Моя жена тайно бежала... Как же я плохо знал свою подругу жизни! Моя жена, мать моего ребѐнка пишет, что всецело поддерживает своего брата-дашнака и считает, что в этот ответственный для армянской нации момент еѐ место рядом с ним, а не со мною!!! Уму непостижимо... Неужели я мог так ошибиться в ней? Как я мог любить женщину, которая симпатизирует террористам и готова сотрудничать с ними? Как она могла променять свою семью, единственную дочь на бредовые идеи дашнаков? Одно несомненно: то, что она написала, навсегда проложило между нами пропасть! На - все - гда!!!

- Возьми себя в руки, Мурад! Нельзя же так переживать с твоим больным сердцем, - успокаивал его дядя Гасан. В конце концов, на всѐ воля Аллаха...

Мне очень хотелось узнать в подробностях, что же такое моя мать написала отцу, от чего он пришѐл в бешенство. Но разобраться в этом суждено было лишь много лет спустя. А ещѐ меня так и подмывало рассказать отцу про существование второго конверта, но я боялась нарушить данное маме слово. Я часто глядела на этот конверт в страстном желании немедля обнародовать его, но из боязни навредить маме, имя которой теперь избегали произносить в семье, я спрятала его подальше от людских глаз...

Я вновь переехала к бабушке с дедушкой, а отец ежедневно приезжал к нам с работы и сидел у нас допоздна, гладя меня по голове. Это были